Глинка четко отграничивает специфику вокальной мелодики о инструментальной, оставляя последней «дорисовать для слу­шателей те детали, которых нет и не может быть в вокальной мелодии (всегда несколько неопределенной в отношении драматического смысла)». Речь идет об обогащении инструмента  новых партий вокальной интонационностью: об особом характере «звуковедения», базирующегося на принципах певческого дыхания, об эмоциональном тонусе кантилены — словом, ононой сфере выразительности, рождаемой русской голосовой «panic вочностью». К такому осмыслению инструментализма вел и ход музыкально-эстетической эволюции.

В первые десятилетия XIX века требования жизни к музыке вызывали необходимость художественных выявлений и вне че­ловеческого голоса — в специфически инструментальной среде. Исторически счастливым обстоятельством следует считать то, что коренные особенности русской песни — се простота, спеет верность, доверительность, сердечность — как нельзя более сти­мулировали трансформацию этой среды в направлении «очело­вечивания» и «одушевления» — качеств, предопределивших ее дальнейшее развитие.